О трёх незабываемых беседах с И.В. Курчатовым
молодого сотрудника, ныне профессора и заслуженного
деятеля науки Р Ф А.А. Тяпкин ( июль 2002 года )
3.
Третья моя краткая беседа с И. В. Курчатовым состоялась ровно через два месяца, когда он в конце апреля 1953 года посетил М. Г. Мещерякова в связи с начавшейся реконструкцией нашего ускорителя. Секретарь Михаила Григорьевича вызвала меня в кабинет к Мещерякову и я подумал, что речь пойдет о сокровенной тогда мечте Мещерякова возглавить строительство нового гигантского ускорителя, основанного на жесткой фокусировке, что, безусловно, требовало поддержки самого Курчатова. Я вошел в кабинет, поздоровался и сел на узкий диванчик против стола, за которым в кресле сидел Курчатов, а Мешеряков же, забегая то слева, то справа кресла, пытался привлечь внимание Курчатова к последним полученным графикам по шимированию магнитного поля после увеличения на целый метр диаметра полюсов магнита, а Игорь Васильевич тем временем, отодвинув графики, обратился ко мне с такими неожиданными вопросами:- Ну, как живешь на новом месте? Получил ли квартиру? Устроилась ли жена на работу в Лаборатории? Как ваш маленький сынок? Устроили ли его в ясли?
Я, конечно, удивился таким вопросам: никогда в жизни у меня не было разговоров с Игорем Васильевичем на домашнюю тему, и я сообразил, что этот разговор больше предназначался для Мещерякова, имитируя ему, что у меня тёплые отношения с самой главой всех атомных дел. Наверное, подумал я, Мещеряков сейчас, видимо, сделает такой вывод: “так вот откуда дерзость поведения этого Тяпкина и манера его на всех совещаниях выступать с критическими замечаниями, видимо, он в курсе и наших натянутых отношений с Курчатовым после августовских испытаний.”
А на заданные же мне вопросы я кратко ответил Игорю Васильевичу, что все в порядке и постарался перевести разговор в научную сферу, поблагодарив Игоря Васильевича за то, что нашему с Козодаевым письму, посланному на его имя, он придал определённое значение и предложил обсудить его на заседании секции в нашем министерстве. И далее я сообщил, что доклад М. С. Козодаева о новом принципе жесткой фокусировки был заслушан и обсужден в январе этого года и что это совещание проводил министр электропромышленности Иван Григорьевич Кабанов. Я также рассказал, что при обсуждении категорически против нового принципа фокусировки выступил главный специалист по релятивистским ускорителям член-корреспондент В. И. Векслер и его группа - В. А. Петухов, М. С. Рабинович и А. А. Коломенский. Они говорили о резонансах в области устойчивости, не учитывая, что резонансы возникают в этих ускорителях только по высоким гармоникам и, что Михаил Григорьевич, с которым мы были на этом совещании, проходившем в кабинете министра (тогда им был М. Г. Первухин), тоже может подтвердить эту попытку дискредитировать новую идею американских учёных о жесткой фокусировке пучков в кольцевых ускорителях.
- Да дело, конечно, не в резонансах, а в том, что у Векслера подписаны уже все правительственные постановления на его проект о строительстве большого кольцевого ускорителя на старом, мягком принципе фокусировки. Ему уже поздно что-либо менять в своем проекте: вот поэтому он против американского новшества, -так охарактеризовал тогда Мещеряков основную причину выступления Векслера против жесткой фокусировки.
Затем я рассказал, как эти возражения против жесткой фокусировки были практически устранены заместителем А. И. Алиханова профессором В. В. Владимирским.
Василий Васильевич встал и чётко заявил, что они у себя приняли такое гибкое решение. Сначала на своей территории (тогда она называлось Лабораторией теплотехнических исследований) построить ускоритель на 7 ГэВ, на нём всё изучить и в случае положительных результатов начать проектирование ускорителя на 70 ГэВ и выбор места под Москвой для его строительства. Именно этот план, как известно, был реализован полностью, включая
названные им энергии протонных пучков. В последующем энергию удалось повысить соответственно до 10 ГэВ и 76 ГэВ.Проекты строительства этих ускорителей были поддержаны непосредственно И. В. Курчатовым. Строительство этих ускорителей завершилось успешным запуском в 1961 г. и в 1968 г. соответственно и они находятся в работе до настоящего времени, как отмечено в статье Ю. В. Гапонова “Игорь Васильевич Курчатов (1903 – 1960). Жизненный путь. (К столетию со дня рождения)” (см. в дубненском обзорном журнале ЭЧАЯ, т. 34, в. 3, 2003 г.)
В качестве послесловия добавлю сведения о дальнейшей судьбе М. Г. Мещерякова.
В конце марта 1956 года у нас в Лаборатории, (а она тогда стала называться Институтом ядерных проблем АН) проходило партийное собрание с обсуждением доклада Н. С. Хрущева “О культе Сталина”. Я только тогда после ХХ съезда вступил в партию и проходил кандидатский срок. Перед собранием нескольких активных сотрудников собрал секретарь нашей организации Н. И. Петров и сообщил нам, что вопрос о том, кто же создавал культ Сталина поднимать не будем, поскольку хорошо известно, чем это кончилось в Москве в родственной нам организации - Институте теоретической
и экспериментальной физики (так тогда стала называться бывшая Лаборатория теплотехнических исследований). Там за этот вопрос четырех зачинщиков не только исключили из партии, но и уволили из института и не помогло даже вмешательство И. В. Курчатова, по просьбе А. И. Алиханова, переговорившего с Н. С. Хрущевым. Так что на нашем собрании решено было поднять вопрос о местном культе директора нашей Лаборатории. Кому-то было поручено задать вопрос Б. Понтекорво о причинах намеченного им ухода из нашей Лаборатории. Мне было поручено после ответа Понтекорво взять слово для обвинения коллектива в создании у нас собственного культа Мещерякова.Всё это и было реализовано в конце нашего собрания. Неожиданным для всех стало лишь самокритичное выступление начальника нашего политотдела В. В. Батюни, последовавшего сразу после моего выступления. Он всегда отстаивал точку зрения директора, а тут вдруг осуждал свое прежнее поведение: как будто бы узнал, что линия Понтекорво на верху одержала победу. Это мне станет ясно только в шестидесятые годы, после объяснения Д. И. Блохинцева.** А тогда, на другой день после нашего партийного собрания из ЦК партии пришло распоряжение срочно прислать стенограммы наших выступлений о М. Г. Мещерякове.
** Начальник нашего городского политотдела был в составе группы, сопровождающей Д.
И. Блохинцева во время приёма у секретаря ЦК партии тов. А. Б. Аристова, и потому слышал высказанное им мнение ЦК партии о Мещерякове, приведенное мной выше.Относительно же разговора с директором ОИЯИ могу сообщить следующее:
Как-то в домашней обстановке я рассказал Д. И. Блохинцеву о нашем партийном собрании в марте 1956 года, а Дмитрий Иванович дополнил мой рассказ таким воспоминанием: “В тот день, как будущий директор создаваемого в Дубне Международного научного центра, я принимал секретаря партии тов. Аристова, знакомя его со всеми лабораториями, которые войдут в Международный центр. Прощаясь с ним у ворот вашей Лаборатории, я спросил его, а как нам быть с директором ЛЯП? В ответ на этот вопрос он произнес:
- А что вам не ясно? Для нас в ЦК всё ясно: как же его можно оставлять директором лаборатории в Международном институте, если он не смог сработаться с одним знаменитым иностранцем - Бруно Понтекорво.
И этот ответ секретаря партии слышали все, кто был в сопровождающей группе из городского руководства. Вот откуда начальник политотдела узнал о решении высших органов о судьбе нашего Мещерякова.
Следовательно, когда в декабре 1955 года Бруно Понтекорво поехал к И. В. Курчатову и пожаловался ему на интригу, организованную М. Г. Мещеряковым при встрече с четырьмя молодыми англичанами, то именно тогда Игорь Васильевич предпринял меры для снятия его с поста директора. А прошедшее у нас партийное
собрание с осуждением культа Мещерякова было лишь использовано позже в качестве благовидного предлога для его снятия с поста директора лаборатории.