Иммануил КАНТСЕДЬМОЕ РАССМОТРЕНИЕ. КОСМОГОНИЯ |
Фигура небесных тел, механика, согласно которой они двигаются и образуют систему мира, а равно многообразные изменения, которым подвержено положение их орбит в течение времени,—все это стало частью науки о природе, которая может быть понята со столь большой отчетливостью и достоверностью, что нельзя, пожалуй, указать никакого другого воззрения, которое какой-либо предмет природы (хотя бы только до известной степени приближающийся по своему многообразию к данному) объясняло бы по такому несомненно правильному способу и с такой же очевидностью. Если все это принять в соображение, то трудно не притти к предположению, что то состояние природы, из которого это устройство мира взяло свое начало и которое впервые сообщило ему движения и теперь еще продолжающиеся по столь простым и доступным для понимания законам,—равным образом может стать более доступным для понимания и изложения, чем, быть может, большая часть того, первоначальное происхождение чего мы ищем в природе. Основания, поддерживающие это предположение, очевидны. Все эти небесные тела суть шарообразные массы, поскольку можно судить, без всякой организации и какого-либо скрытого искусственного приспособления. Сила, с которой они притягиваются друг к другу, есть, по всем видимостям, присущая материи основная сила, а потому не должна и не может быть объяснена. Движение брошенного тела, в котором небесные тела совершают свой полет, и то направление, в котором это сообщенное им движение происходит, являются вместе с образованием их масс самыми важными, даже почти единственными, относительно чего следует искать первых естественных причин. Они
* Этим я хочу сказать только, что таков должен быть путь человеческого разума. Ибо кто же при всем том будет в состоянии когда-либо оградить себя от многочисленных, возможных здесь ошибок согласно словам Попа:
“Geh, schreibe Gottes weiser Ordnung des Regimentes Regel vor, Dann kehre wieder in dich selber zuletzt zurücK uri sei ein Tohn>.
(“Поди, предпиши мудрому порядку бога правила управления, а потом в конце концов возвратись назад к самому же себе и будь глупцом”.)
представляют собой простые и далеко не столь запутанные действия, как большинство других действий природы, для которых законы, по которым они происходят, обыкновенно совсем не познаются с математической точностью, тогда как эти движения, напротив, открываются здесь перед нашим взором как происходящие по совершенно понятному плану. И по отношению к столь большой вероятности счастливого успеха на нашем пути не стоит ничего другого, кроме впечатления волнующего величия, вызываемого такой частью природы, какова солнечная система, для которой
естественные причины являются сомнительными, поскольку все они кажутся слишком мало соответствующими ей и направленными как бы против права творения верховного виновника ее существования. Но не следует ли сказать того же самого также и о той механике, посредством которой великое здание мира, раз возникнув, продолжает сохранять свое движение и в дальнейшем? Все сохранение этого движения сводится к тому же закону, согласно которому камень, брошенный в воздух, описывает свой путь,—к этому весьма простому закону, плодотворному по своим регулярным последствиям и достойному того, чтобы на него было возложено поддержание целости всего мироздания.С другой стороны, скажут нам, будучи не в состоянии отчетливо раскрыть те естественные причины, посредством которых по вполне понятным механическим законам могла бы быть порождена хотя бы ничтожная травка, вы дерзаете однако дать объяснение первоначальному происхождению целой мировой системы. Но разве какой-либо философ был когда-либо в состоянии изложить законы, по которым происходит рост и внутреннее движение в уже существующем растении с такой же степенью ясности и математической строгостью, как и те законы, по которым совершаются движения мировых тел? Природа самих предметов здесь совершенно различна. Великое, поражающее своими размерами, здесь бесконечно понятнее, чем малое, вызывающее в нас удивление, и самое образование какой-либо планеты вместе с причиной ее движения, подобного движению брошенного тела,—каковой причиной она и приводится в такое движение, чтобы вращаться по кругу,—может быть по всем данным легче и отчетливее понято, чем образование хотя бы одной единственной снежинки, в которой размеренная правильность шестиугольной звезды представляется более точной, чем кривизна тех кругов, по которым движутся планеты, и на которой ее лучи находятся в гораздо более правильном отношении к ее поверхности, чем то отношение, в котором пути этих небесных тел находятся к общей плоскости их круговых движений.
Я попытаюсь дать здесь объяснение первоначального происхождения мироздания по всеобщим механическим законам, однако не всей совокупности порядка природы, но лишь тех огромных
материальных масс и их орбит, которые составляют самый грубый остов природы. Я надеюсь сказать нечто такое, что может другим дать повод к важным рассмотрениям, хотя предлагаемый мною план этого объяснения дан лишь в грубых чертах и не разработан. Отдельные стороны этого плана имеют в моих глазах такую степень вероятности, которая в отношении к предмету меньшего размера оставляла бы мало места какому-либо сомнению и которой может противостоять лишь предубеждение в необходимости какого-то большего искусства, чем то, которое обыкновенно приписывают всеобщим законам природы. Часто случается так, что того, чего собственно ищут, не находят, и однако, идя по этому пути, приобретают другие преимущества, которых не предвидели. Даже такая только польза, если бы она стала предметом для размышления других, была бы уже достаточно ценным приобретением, если даже предположить, что главные цели моей гипотезы должны были бы при этом исчезнуть. В самом изложении моей гипотезы я буду исходить из предположения истинности всеобщего тяготения материи по учению Ньютона или его последователей. Те, кто посредством определения метафизики, выработанного по их собственному вкусу, надеются устранить следствия, полученные проницательными людьми из наблюдения и математического способа умозаключения, могут пропустить нижеследующие положения как нечто такое, что и вообще имеет лишь отдаленное родство с главной целью настоящего сочинения.
Расширенный взгляд на всю совокупность содержания вселенной
Шесть планет со своими спутниками двигаются по кругам, незначительно отклоняющимся от их общей плоскости, именно от продолженной плоскости экватора солнца. Кометы, напротив, двигаются по путям, весьма существенно отклоняющимся от этой плоскости, далеко переступая по всем направлениям за пределы этой плоскости соотношений. Если бы вместо столь незначительного числа планет и комет их принадлежало бы к нашей солнечной системе несколько тысяч, то зодиак представлялся бы нам в виде зоны, освещенной бесчисленными звездами, или в виде полосы, теряющейся в бледном мерцании, в котором более близкие к нам планеты выступали бы в сравнительно ярком блеске, тогда как отдаленные вследствие их множества и слабости света представляли бы собой лишь явление некоторой туманности. Ибо при движении по кругу, в котором все эти планеты в своей совокупности располагались бы вокруг солнца, некоторые по крайней мере из них всегда будут встречаться во всех частях этого зо диака, хотя бы некоторые другие и меняли при этом свои места” Между тем кометы, напротив, покрывали бы все области по обе
стороны этой светлой зоны, будучи рассеяны в ней по всевозможным направлениям. Если подготовленные этим представлением, созданным нашим воображением (в котором мы увеличили бы мысленно всего только количество тел нашего планетного мира), мы бросим взор на далеко простирающийся объем вселенной, то мы действительно увидим светлую зону, на которой звезды, хотя они по всей видимости находятся от нас на весьма различном расстоянии, все же в одной определенной плоскости скучены гуще, чем в других местах, и, напротив, в областях неба, расположенных по обе стороны от упомянутой зоны, звезды рассеяны по всем направлениям. Млечный путь, который я здесь подразумеваю, по своему направлению довольно точно представляет собой огромнейший круг—определение, заслуживающее всяческого внимания и дающее нам возможность понять, исходя отсюда, что наше Солнце и мы вместе с ним находимся в том полчище звезд, которое в самой сильной степени тяготеет к одной общей плоскости соотношений, а аналогия является здесь весьма большим основанием для предположения, что все эти солнца, к -числу которых принадлежит и наше, образуют одну мировую систему, упорядоченную, если взять ее в больших размерах, по законам, подобным тем, по которым наша планетная система упорядочена в малом масштабе; далее, что все эти солнца вмесге с их спутниками должны иметь некоторый единый для всех их орбит центр и что они только в силу неизмеримо огромных расстояний и долгого времени их обращения по своим кругам по внешней видимости как будто совсем не меняют своих мест, хотя относительно некоторых из них известное перемещение их положений фактически все же было наблюдаемо; что, наконец, пути этих громадных мировых тел равным образом имеют отношение к некоторой, для всех их общей плоскости, от которой они не уклоняются, и что те из них, которые занимают другие области неба с гораздо меньшей скученностыо, похожи в этом отношении на кометы нашего планетного мира.
Исходя из этого понятия, имеющего, как мне кажется, величайшую вероятность, можно предположить, что если таких мировых систем, стоящих выше той, к которой принадлежит наше Солнце, существует много, и что эта последняя система дЛя того, кто находится на ней, создает явление млечного пути, то тогда для такого наблюдателя некоторые из этих мировых систем представятся в глубине мирового пространства в виде бледных, слабо мерцающих пятен, и, если плоскость соотношений такого другого, сравнительно с нашим упорядоченного скопления неподвижных звезд окажется поставленной к нам наискось, то эти мировые системы будут представляться нам в виде эллиптических фигур, которые, будучи рассматриваемы на небольшом пространстве и с огромного расстояния, получат вид солнечной системы, подобной видимому нами млечному пути. И подобного рода места на небесном горизонте астрономия действительно давно уже открыла, хотя представление, которое астрономы составили себе о них, является весьма различным, как это можно усмотреть из книги г-на фон Молартю и о фигуре звезд.
Я бы хотел, чтобы настоящее рассмотрение было подвергнуто обсуждению с надлежащим вниманием; и не только потому, что возникающее отсюда понятие о создании мира представляется неизмеримо более возвышенным, чем то, которым оно может быть при всяком другом понимании (поскольку неисчислимые полчища солнц, подобных нашему, образуют систему, звенья коей связаны между собой движениями, происходящими по кругам, а системы этих звеньев сами могут быть звеньями еще более высокого порядка, при чем системы этих звеньев, надо предположить, в свою очередь существуют в бесчисленном множестве и некоторые из них могут быть предметом нашего восприятия), но также и потому, что даже и наблюдение более близких к нам неподвижных звезд или, точнее говоря, медленно движущихся солнц, руководимое таким понятием в состоянии, быть может, открыть нечто такое, что ускользает от нашего внимания, поскольку мы в исследовании не руководимся никаким определенным планом
40.Основания для признания механического происхождения нашего планетного мира вообще
Вся совокупность планет движется вокруг нашего Солнца в одинаковом направлении и лишь с незначительным уклонением от той общей им всем плоскости соотношений, которая представляет собой эклиптика: совершенно так, как движутся тела, увлекаемые материей, которая, заполняя собой все пространство, осуществляет свое вихревое движение вокруг некоторой оси. Все планеты тяготеют к Солнцу и величина их центробежного движения должна была бы иметь точно определенную правильность, если бы они благодаря этому побуждались бы совершать свои движения по круговым линиям; и подобно тому как при такого рода механическом действии нельзя ожидать гесшетршеедай точности, так точно и все пути кругового движения планет отклоняются, хотя и незначительно, от линии строгого геометрического крута. Они, т. е. планеты, состоят из таких веществ, которые, по вычислениям Ньютона, обладают тем меньшей плотностью, чем более они удалены от Солнца, подобно тому как каждый нашел бы ведь совершенно естественным, если бы они в том пространстве, в котором движутся, образовались бы из некоторого рассеянного в нем мирового вещества. Ибо при стремлении всех вообще тел упасть на Солнце более плотные вещества должны с большей силой
стремиться к Солнцу и в большей мере скопляться вблизи него, чем вещества более легкие, падение которых в силу их меньшей плотности является более замедленным. Материя же Солнца является, по замечанию Бюффона, в отношении плотности, приблизительно равной той, которую имела бы масса всех планет, взятых в их совокупности. Это хорошо согласуется такзде и с представлением! о механическом образовании планет, согласно которому планеты должны были образоваться на различных высотах из различных родов элементов, тогда как все другие тела, наполнявшие это пространство, должны были, смешавшись в одну массу, упасть на общий для всех них центр—Солнце.
Кто, несмотря на все это, хотел бы подобного рода строение мира передать непосредственно в руки бога, ничего тем самым не доверяя механическим законам, тот должен привести какие-либо основания в пользу того, почему он здесь считает необходимым как раз то, что в других случаях он не так легко допускает в науке о природе. Он не может указать решительно никаких целей, почему было бы лучше, чтобы планеты скорее двигались по одному направлению, чем по различным направлениям, ближе к единой плоскости соотношений всех их, чем в различных областях по кругам. Небесное пространство в данный момент пусто, и планеты даже при всем описанном движении их не могли бы создавать друг для друга каких-либо препятствий. Я охотно признаю, что могут существовать скрытые цели, которых нельзя было бы достигнуть на путях обыкновенной механики и которых ни один человек не понимает; однако никому не дозволено их предполагать, если он хочет обосновать на них какое-нибудь воззрение, а между тем не в состоянии указать на них с полной определенностью. И, наконец, если бы бог непосредственно сообщал планетам силу движения брошенного тела и устанавливал их орбиты, то следует предположить, что в таком случае они не обнаруживали бы на себе признаков несовершенства и отклонения, что приходится констатировать относительно каждого произведения природы. Если было целесообразно, чтобы все они соотносились к одной плоскости, то следует предположить, что бог с точностью установил бы их орбиты соответственно этой плоскости; а если было целесообразно, чтобы их пути близко подходили к движениям по кругу, то можно думать, что их путь оказался бы точным математическим кругом, и нельзя понять, почему бы еще могли остаться в силе какие-либо исключения из самой точной правильности в том, что должно было бы представлять собой непосредственное действие божественного искусства.
Составные части солнечной системы из наиболее отдаленных сфер, кометы, двигаются весьма эксцентрически. Если бы речь шла о непосредственном божественном действии, то они могли бы с таким же успехом двигаться по кругам, хотя бы их пути как угодно далеко отклонялись от эклиптики. Полезные стороны столь большой эксцентричности измышляются в этом случае с большой смелостью; ибо представляется более понятным, что в той или иной области неба, какова бы она ни была, мировое тело движется всегда на одинаковом расстоянии от центра к сфере, имеющей устройство, соответственное этому расстоянию, чем то, что оно устроено с одинаковыми преимуществами в отношении всех, самых различных его расстояний от центра движения. А что касается тех преимуществ, на которые указывает Ньютон, то совершенно очевидно, что они не обладают никакой другой, хотя бы самой что ни на есть малейшей вероятностью, кроме того только, что при раз предположенном непосредственном божественном распорядке они могут служить по крайней мере некоторым поводом к признанию цели.
Всего яснее эта ошибка непосредственного подчинения устройства планетного мира божественным целям бросается в глаза там, где хотят придумать мотивы для объяснения того закона, согласно которому плотности тел планет убывают в отношении, обратно
пропорциональном увеличению их расстояний от центра движения. Действие Солнца, так утверждают в этом случае, убывает как раз именно в этой мере уменьшения плотности тел, и потому было •целесообразно, чтобы плотность тел, которые должны быть нагреваемы Солнцем, определялась бы пропорционально этому действию Солнца. Но известно, что Солнце действует лишь на незначительную глубину поверхности какого-либо мирового тела, и потому из его влияния на нагревание последнего еще нельзя заключать о плотности всей массы такого тела. Следствие, выводимое здесь из цели, идет слишком далеко. То, что само по себе является средством, именно уменьшенная плотность всей массы небесного тела, захватывает всю обширность устройства мира, (eine Weitläufigkeit der Anstalt), что для величия цели является излишним и ненужным.Во всех созданиях природы, насколько они сводятся к благоустройству, порядку и пользе, обнаруживаются, правда, черты согласованности с божественными целями, но равным образом также и признаки первоначального происхождения их из всеобщих законов, следствия коих простираются еще гораздо дальше, чем на подобного рода единичный случай, и соответственно этому в каждом отдельном действии обнаруживают на себе следы смешения таких законов, направленных не на один исключительно только данный единичный продукт. Поэтому существуют отклонения от самой большой возможной точности в отношении какой-либо особой цели. Напротив, какое-либо несомненно сверхъестественное устроение потому именно, что его осуществление вовсе не предполагает следствий из всеобщих законов действия материи, не может быть искажено также и особыми примешивающимися сюда побочными следствиями их, но план высшей возможной правильности будет в нем осуществлен полностью. Наблюдаемое в частях планетного мира, наиболее близких к общему для них центру, сравнительно большее приближение их к совершенному порядку й строго размеренной точности, ослабевающее в направлении к границам всей системы, и по мере удаления в стороны от основной плоскости соотношений переходящее в отсутствие всякой правильности, а также резкие отклонения—все это такие черты, которых как раз и следует ожидать от устройства мира, происхождение которого является механическим. При непосредственном божественном распорядке никогда не могут быть наблюдаемы не вполне достигнутые цели, но всюду обнаруживается величайшая правильность и соразмерность, как это между прочим можно заметить на строении животных.
Краткий очерк вероятного способа, каким планетная система могла быть образована механически
Только что приведенные основания для доказательства механического происхождения планетной системы настолько важны, что даже уже только некоторые из них давно побудили всех естествоиспытателей искать в естественных движущих силах причины планетных орбит, в особенности потому, что планеты как раз в том же направлении, в каком Солнце вращается вокруг своей оси, движутся вокруг него по своим орбитам, и их пути весьма близко совпадают с плоскостью экватора самого Солнца. Ньютон был великим разрушителем всех этих вихрей
41, которых придерживались, однако, и долго спустя после его доказательств, как это можно видеть на примере знаменитого г-на фон Майрана. Веские и убедительные доказательства, данные в ньютоновской философии, с очевидностью показали, что чего-либо подобного вихрям, заставляющим планеты вращаться, на небе вовсе не наблюдается, и что в этих небесных пространствах до такой степени отсутствует всякий поток подобного рода жидкостей, что даже хвосты комет свободно прорезывают все эти орбиты, не отклоняясь от своего пути. Отсюда с уверенностью можно было заключить, что так как небесное пространство в настоящее время пусто или заполнено бесконечно разряженным веществом, то не может иметь места никакая механическая причина, которая сообщала бы планетам их круговое движение. Однако оставить на одном этом основании в стороне все механические законы и, опираясь на смелую гипотезу, представить себе, что сам бог заставляет планеты двигаться так, чтобы они в связи с присущей им тяжестью совершали свои движения по кругам, это был бы слишком далеко идущий шаг для того, чтобы он мог остаться в пределах философии. Скоро становится однако совершенно ясным, что остается еще один случай, при котором возможны механические причины такого устройства вселенной, именно: если пространство, в котором возникла планетная система, в настоящее время пустое, раньше было заполнено и тем самым обусловило возможность взаимодействия движущих сил во всех областях той сферы, где имеет место притяжение нашего Солнца.И здесь я могу указать на то единственное возможное свойство, при котором имеет место механическая причина небесных движений. Это является для оправдания нашей гипотезы весьма важным обстоятельством, наличием которого для такой цели лишь редко можно бывает похвалиться. Так как мировые пространства в настоящее время пусты, то это означает, что когда-то раньше они должны были быть заполнены, ибо иначе никогда не могло бы иметь место распространение действия сил, движущих частицы материи по кругам. Соответственно этому рассеянная в пространстве материя должна была впоследствии собраться в небесные тела, т, е., говоря точнее, эти небесные тела сами должны были образоваться из основного вещества, рассеянного в мировых пространствах солнечной системы, и то движение, которым составные частицы материи обладали в состоянии ее рассеяния, осталось за ними и после соединения их в обособленные массы. С тех пор эти пространства стали пустыми. Они не содержат в себе никакой материи, которая, находясь среди этих тел, могла бы служить для сообщения им кругового движения. Но они не всегда были пустыми, и мы замечаем некоторые такие движения, для которых в настоящее время не может быть указано никаких естественных причин, но которые представляют собой остатки древнейшего первобытного состояния природы.
От -этого замечания мне остается сделать только один шаг, чтобы приблизиться к вероятному понятию о способе возникновения этих огромных масс и о причине их движений, причем основательную разработку этого беглого очерка я предоставляю исследовательскому духу самого читателя. Если поэтому вещество для образования Солнца и всех небесных тел-, которые являются объектом его мощного притяжения, было некогда рассеяно по всему пространству планетного мира, и в каком-либо месте пространства, в настоящее время занимаемом массою Солнца, скопилась материя, наделенная более интенсивно действующими силами притяжения, то в направлении к этому месту должно было возникнуть тяготение всех других тел, и притяжение солнечного тела росло вместе с его массой. Легко допустить, что в общем падении частиц к центру даже из самых отдаленных областей мироздания, вещества более плотные будут скопляться в областях более глубоко лежащих, где все стремится собраться к общему центру, и притом в тем большей мере, чем ближе эти вещества первоначально были к центру, хотя во всех вообще областях имелись вещества самой разнообразной плотности. Ибо только самые тяжелые частицы могли иметь и наибольшую способность проникать в этом хаосе через смесь частиц более легких, чтобы таким образом достичь наибольшей близости к центру тяготения. В движениях частиц, возникших в различных местах этой сферы в результате падения их с самых различных высот, противодействие задерживающих друг друга частиц никогда не могло быть столь совершенно равным, чтобы приобретенные скорости не испытывали в ту или иную сторону некоторого отклонения. И в этом обстоятельстве обнаруживается весьма простое правило взаимного действия веществ друг на друга, по которому они до тех пор стимулируют, направляют и ограничивают взаимное движение, пока они в своем столкновении не достигнут наименьшего противодействия друг другу; и соответственно этому боковые движения должны были в конце концов объединиться в одно общее обращение их по одному и тому же направлению. Поэтому частицы, из которых было образовано Солнце, достигли его уже вместе с этим боковым движением, и Солнце, образованное из этого вещества, должно было иметь вращение как раз в том же самом направлении.
Но из законов тяготения ясно, что в этом вращающемся мировом веществе все частицы его должны стремиться пересечь ту плоскость, которая в направлении их общего обращения проходит через центр Солнца и которая согласно нашим умозаключениям совпадает с плоскостью экватора этого небесного тела, поскольку эти частицы не находились уже раньше в пределах этой плоскости. Соответственно этому все эти части будут наиболее густо скопляться преимущественно вблизи Солнца,—в пространстве, близком к продолжению плоскости его экватора. Наконец, весьма естественно также, что частицы вещества до тех пор должны задерживать или ускорять движение друг друга, словом, сталкиваться одна с другой или тереться друг о друга, пока движение одной частицы совсем не перестанет мешать движению другой. А раз это так, то все в конце концов должно притти к такому, состоянию, при
kotqpom останутся в движении только частицы, имеющие как раз ту степень центробежного движения (Seitenschwunges), какая на данном расстоянии от Солнца требуется для того, чтобы уравновесить тяготение и чтобы таким образом каждая из частиц свободно обращалась в своем движении по концентрическим кругам. Эта быстрота есть действие падения, а центробежное движение—следствие толчка в противоположном направлении, длившегося до тех пор, пока все само собой не подчинилось системе действия наименьших препятствий. Остальные частицы, которые не могли достичь такой размеренной точности своего движения, должны были при постепенно убывающей скорости движения опуститься к центру всеобщего тяготения, чтобы увеличить собой массу Солнца, которая таким образом будет иметь плотность, равную приблизительно средней плотности всех вообще веществ, расположенных в пространстве вокруг солнца; но при этом, согласно приведенным обстоятельствам, масса его, по необходимости, должна будет далеко превосходить собой количество материи, которое продолжает носиться по всей области [движения] вокруг Солнца.Это состояние представляется мне вполне естественным, так как вещество, вообще рассеянное повсюду для образования различных небесных тел, в узком пространстве находится ближе всего к удлиненной плоскости экватора и является тем более плотным, чем ближе расположено оно к центру; притом оно везде обладает силой движения, достаточной на этом расстоянии для свободного обращения по кругу. И вот это-то именно вещество и носилось, следуя законам действия центральных сил, вокруг Солнца даже на весьма больших от него расстояниях. Если теперь предположить, что из этих частиц образовались планеты, то не может быть так, чтобы они не обладали при этом центробежными силами, благодаря которым они должны были двигаться по орбитам, весьма близко подходящим к кругам, хотя они несколько от них и отклоняются, ибо эти планеты образовались ведь из частиц, падавших с различной высоты. Равным образом весьма естественно, что планеты, образующиеся на больших высотах (где пространство вокруг них является гораздо большим и обусловливает то, что различие скорости движения частиц превышает силу, с которой они притягиваются к центру планеты), приобретают там и большие массы своих тел, чем вблизи от Солнца. С* совпадении со многими другими достопримечательными особенностями планетного мира я здесь не упоминаю, ибо оно представляется ясным само собой *. Тела, образующиеся в самых отдаленных частях системы и в особенности на больших расстояниях от основной плоскости всех этих соотношений,—кометы,—не могут уже иметь этой правильности. И таким образом пространство планетного мира станет пустым, после того как все вещество объединится в обособленные массы. Однако и в более позднюю эпоху все же могли опуститься частицы с самых отдаленных границ этой общей сферы притяжения-—частицы, которые и впоследствии всегда могут свободно двигаться в небесных пространствах вокруг Солнца по кругам: материи в высшей степени редкие и, быть может, то вещество, из которого состоит зодиакальный свет.
* Образование некоторой, меньшей по своим размерам системы, принадлежащей к планетному миру в качестве его части, каковыми являются системы Юпитера и Сатурна, равно как и движение этих небесных тел вокруг их оси,—все это в силу аналогии уже подразумевается в этом нашем объяснении.
4
Примечание
Цель этого исследования состоит преимущественно в том, чтобы дать пример метода, на который нам дали право наши предшествующие доказательства, причем устраняется необоснованное опасение, будто всякое объяснение великого устройства мира из всеобщих законов природы открывает для нечестивых врагов религии возможность проникнуть в ее твердыни. По моему личному мнению приведенная гипотеза имеет за себя во всяком случае достаточно оснований в пользу того, чтобы людей с широкими взглядами побудить к более детальной проверке представленного в ней плана, являющегося лишь грубым очерком. Моя цель, поскольку она касается настоящего сочинения, была бы достигнута, если бы исследователи мироздания, подготовленные к признанию правильности и порядка в мире,—насколько они могут вытекать из всеобщих законов природы,—открыли в решении своих проблем широкий простор единственно только для естественной философии и получили импульс к тому, чтобы наш способ объяснения или другой подобный ему рассматривать как возможный и вполне согласующийся с познанием мудрого бога.
И было бы, конечно, вполне достойным истинно философских стремлений, если бы “вихри”—это любимое орудие стать многих систем—были отодвинуты за пределы сферы природы в мильтоновскую промежуточную область пустых измышлений
(Limbus der Eitelkeit) и чтобы в то же время надлежащим образом было исследовано, не может ли природа и сама, без измышления каких-либо особых сил, дать нам в руки нечто такое, чем можно было бы объяснить всецело в одну только сторону направленное центробежное движение планет, так как другая сфера их движений дана уже центральными силами в тяготении, служащем постоянной связью всей природы. По крайней мере намеченный нами план нисколько не отклоняется от правила единства; ибо даже и только что упомянутая центробежная сила выводится как следствие из тяготения, как это и естественно в отношении случайных движений, ибо эти последние должны быть выводимы в качестве следствий из сил, присущих материи также и в состоянии покоя.Замечу кроме того, что атомистическая система Демокрита и Эпикура, несмотря на сходство ее по первому впечатлению с нашей гипотезой, все же имеет совершенно иное сравнительно с ней отношение к заключению о виновнике мира. Там движение было вечным и не имело никакого виновника, а столкновение тел, богатый источник столь многообразного порядка, было чем-то непредвиденным и случайным, для чего нигде нельзя было найти никакого основания. Здесь познанный и истинный закон природы согласно весьма ясному по своему, смыслу предположению с необходимостью приводит к порядку, и так как мы имеем здесь дело с определенным основанием в пользу признания сообразности правилам и чему-то такому, что удерживает природу в рамках внутренней согласованности и красоты, то в силу этого мы естественно склоняемся к принятию некоторого основания, из которого может быть понята необходимость отношения к совершенству.
Но чтобы еще и при помощи другого примера сделать понятным, каким образом действие тяготения соединением рассеянных, элементов с необходимостью определяется к тому, чтобы породить правильность и красоту,—для этого я хочу прибавить здесь объяснение механического способа образования кольца Сатурна, которое, как мне кажется, обладает такой степенью вероятности, какой только вообще можно ожидать от гипотезы. Пусть со мной согласятся только в том, что Сатурн в первый мировой период был окружен атмосферой, подобной той, которую мы наблюдаем на различных кометах, не слишком близко приближающихся к Солнцу и не имеющих хвоста, что частицы атмосферы этой планеты (за которой мы признаем вращение вокруг оси) поднялись кверху и что впоследствии эти испарения, потому ли, что планета охладилась или в силу каких-либо других причин, снова начали на нее опускаться,—пусть только это будет допущено, и тогда все остальное последует с механической правильностью. Ибо в силу того, что все частицы, начиная от точки поверхности, где они . поднялись, должны иметь скорость, равную скорости их в этом месте, чтобы двигаться вокруг планетной оси,—в силу этого центробежного движения все они должны были стремиться к тому, чтобы сообразно правилам центральных сил свободно описывать свои круги вокруг Сатурна *. Но все частицы, не обладающие той степенью скорости, которая посредством центробежной силы уравновешивала бы притяжение этих частиц на той высоте, на которой они движутся, должны неизбежно толкать одна другую и тем замедлять общее движение всех частиц до тех пор, пока останутся лишь те частицы, которые в своем движении вокруг Сатурна могут совершать свои обращения в свободном круговом движении по законам действия центральных сил, все же остальные должны мало-помалу упасть обратно на его поверхность. Однако все эти круговые движения необходимо должны пересекать продолженную плоскость экватора Сатурна, что известно всякому, кто знаком с законами действия центральных сил; следовательно, вокруг Сатурна будут в конце концов скопляться и все остальные частицы
* Сатурн движется вокруг своей оси согласно сделанному предположению. Каждая поднимающаяся с его поверхности частица должна иметь поэтому одно и то же боковое движение и продолжать его, какой бы высоты она ни достигла.
его прежней атмосферы, образуя плоскость круга, занимающую собой продолженный экватор этой планеты, причем внешний край этой плоскости в силу причины, определявшей и для комет границу их атмосферы, оказывается и здесь также обрезанным. Эта промежуточная полоса
(Limbus) свободно движущегося мирового вещества необходимо должна образовать кольцо или, точнее, все упомянутые движения частиц не могут принять форму никакой иной фигуры, кроме как фигуры кольца. Ибо в силу того, что все они могут получать свою скорость для кругового движения только от тех точек поверхности Сатурна, откуда они в своем движении поднялись,—наибольшей быстротой движения должны обладать те частицы, которые поднялись от его экватора. Но так как среди всех расстояний от его центра есть только одно, где эта скорость как раз такова, чтобы вызвать движение по кругу, и на любом меньшем расстоянии она для этого является слишком слабой, то в этой промежуточной полосе из центра Сатурна можно провести круговую линию, в границах которой все частицы должны падать вниз, на поверхность этой планеты, все же остальные частицы между этим мыслимым кругом и кругом внешнего края планеты (следовательно, частицы, содержащиеся в некотором кольцеобразном пространстве), будут, свободно носясь в пространстве, двигаться вокруг планеты Сатурн по кругам.В соответствии с таким разрешением вопроса можно притги к следствиям, согласно которым время обращения Сатурна вокруг своей оси оказывается вполне определенным и притом с такой степенью вероятности, какую только можно признать за этими основаниями, определяющими означенное время. Ибо в силу того, что частицы внутреннего края имеют как раз ту, же скорость, какую имеет и любая точка экватора Сатурна,—а эта скорость имеет кроме того степень, требуемую по законам тяготения для кругового движения,—из отношения расстояния какого-либо из спутников Сатурна к расстоянию внутреннего края кольца от центра планеты, и равным образом из данного времени обращения спутников, можно будет определить время обращения частиц в пределах внутреннего края, а из этого времени и отношений наименьшего диаметра кольца к диаметру планеты—ее обращение вокруг оси. И соответственно этому вычисление действительно и показывает, что Сатурн должен приблизительно в 5 часов 40 минут обращаться вокруг своей оси, что, если принять при этом во внимание аналогию с другими планетами, хорошо согласуется, поводимому, с временем их обращения вокруг своих осей.
И таким образом, будет ли или не будет признанным допущение существования кометой атмосферы, которой первоначально, поводимому, обладал Сатурн,—все равно то следствие, которое я извлекаю из этого допущения для объяснения моего гдашого положа-
(Гия, останется, как мне кажется, достаточно надежным, а именно: если такая атмосфера вокруг Сатурна действительно существовала, тогда механическое образование свободно движущегося кольца должно быть необходимым следствием этого допущения, и поэтому природа, предоставленная всеобщим законам, сама в своем развитии стремится от состояния хаоса перейти к устройству сообразно правилам.
Совокупность всех этих рассмотрений приводит нас к понятию высшего существа, которое объемлет в себе все, что только можно себе помыслить, если только люди, сотворенные из праха, осмелятся бросить испытующие взоры за покрывало, скрывающее от наших земных глаз тайны того, что не может быть исследовано. Бог всецело довлеет себе. Все, что есть, будь то возможное или действительное, есть нечто лишь постольку, поскольку оно дано через него. На человеческом языке бесконечное должно было бы сказать так: я существую от вечности к вечности, помимо пеня нет ничего, а все, что есть, только через меня есть нечто. Эта мысль, возвышеннейшая среди всех, до сих пор оставалась еще весьма мало использованной и по большей части даже совсем незатронутой. То, что в возможностях вещей раскрывается в превосходных планах, как относящееся к совершенству и красоте, рассматривалось как необходимый сам по себе предмет божественной мудрости, но не как непосредственное следствие этого непостижимого существа. Зависимость других вещей мира ограничили простым существованием их и вследствие этого отрицали большое участие высшей природы как основы столь многих совершенств, приписывая их какой-то непонятной вечной бессмыслице.
Плодотворность одной единственной основы в отношении ко многим следствиям, возможность согласования и слаженности природы вещей согласно всеобщим законам и без частого противоборства их друг другу в некотором, все регулирующем плане—все эти условия должны быть сперва открыты в возможностях самих вещей, и только после этого божественная мудрость может стать деятельной в их выборе. Какие границы могли бы быть поставлены для независимого существа, исходя из чуждого ему основания, если бы даже эти возможности не были в нем обоснованы. И какой непонятной случайностью был бы тот факт, что в этой сфере возможности, без предположения чего-либо существующего, открывается единство и плодотворная согласованность, вследствие которых обладающее высшими степенями могущества и мудрости существо, если сравнить помянутые внешние отношения с его внутренней способностью, сознает себя в силах осуществить великое совейшенство. Конечно, такое представление никогда не передаст первоисточник добра без всякого ущерба в руки одного единственного существа. Когда Гюйгенс изобрел часы с маятником, го, думая об этом, он никогда не мог представить себе в них этой равномерности движения маятника вполне точной; и только природа циклоиды, делающей возможным то, что малые и большие дуги в свободном падении тела описываются в ней в одинаковое время, могла помочь ему изготовить такие часы. То, что из простого основания тяжести оказался хотя бы даже только возможным столь большой комплекс прекрасных следствий,—этот факт, если бы он не зависел от того, кто своим действительным творчеством вызвал к существованию всю эту связь, сузил бы, очевидно, и ограничил участие творца в прекрасном единстве и великом объеме того многообразного порядка, который покоится на одном единственном основании.
Изумление по поводу следования некоторого действия из некоторой причины прекращается, как скоро я ясно и легко пойму достаточность причины для этого действ™. В этам смысле уже не может более иметь места никакое изумление, если я, например, механическое устройство человеческого тела или какого-либо другого искусственного распорядка стану рассматривать как произведение всемогущего существа и буду обращать внимание лишь на действительность. Ибо можно легко и ясно понять, что тот, кто все таким образом может совершить, в состоянии будет произвести и такую машину, если она вообще возможна. Однако и тогда все-таки останется еще некоторое изумление, как бы мы все вышесказанное ни использовали для более легкого понимания. Ибо изумительно уже одно то, что вообще возможно было нечто подобное животному телу. И если бы я даже был в состоянии понять в совершенстве все пружины и провода, все нервные сосуды *
2, все рычаги и все механическое устройство тела, то все равно осталось бы изумление по поводу тоге, как это возможно, что столь разнообразные функции соединяются в одном устройстве, операции, приспособленные к одной цели, так хорошо сочетаются с операциями, посредством которых достигается другая -цель, как кроме того одно и то же соединение служит еще и к тому, чтобы всю машину поддерживать в целости, а также исправлять последствия случайных повреждений, и как это было возможно, что человек мог представлять собой столь тонкую ткань и, несмотря на столь большое количество оснований для гибели, все-таки продолжать существовать столь долгое время. И, наконец, даже тогда, когда я научился понимать, что столь большое единство и гармония возможны потому, что есть некоторое существо, которое наряду с основаниями действительности содержит в себе также и основания всякой возможности, то и это все еще не устраняет основания для изумления. Ибо хотя посредством аналогии с тем, что осуществляют люди, и можно составить себе известное понятие о том, каким образом некоторое существо могло бы быть причиной чего-либо действительного, но таким образом никак нельзя было бы понять, как это существо могло бы содержать в себе основание внутренней возможности других вещей, и кажется, что эта мысль и вообще возносится слишком высоко для того, чтобы до нее могло подняться сотворенное существо. Это высокое понятие божественной природы, если мы будем мыслить таковую по признаку ее вседовления (Allgenugsamkeit), может даже служить вспомогательным средством в суждении о свойствах возможных вещей, где непосредственно у нас нет оснований для решения, чтобы, исходя из нее, как из некоторого основания, заключать к возможности других вещей как к следствию из нее. Вопрос состоит в том, не существует ли среди всех возможных миров известное повышение без конца по степеням совершенства, ибо невозможен никакой естественный порядок, над которым нельзя было бы мыслить некоторого другого, еще более совершенного порядка; далее, если бы я даже допустил здесь некоторую наивысшую ступень, то не были ли бы тогда по крайней мере те различные миры, над которыми уже нет никакого их превосходящего мира, совершенно равными друг другу по своему совершенству? В такого рода вопросах трудно и, быть может, даже невозможно решать что-либо, исходя из рассмотрения одних только возможных вещей. Однако если я обе задачи рассмотрю в связи с божественным существом и познаю тот факт, что преимущество в выборе одного мира перед другим, независимо от преимущества в суждении того именно существа, которое выбирает, или даже вопреки этому суждению, является известным недостатком в согласовании различных деятельностей этого существа и показывает различив в его деятельности без соответствующего различия в основаниях, следовательно, доказывает некоторое неустройство в совершеннейшем существе,—то из этого я заключу с большей убежденностью, что все приведенные случаи вымышлены и должны считаться невозможными. Ибо после всех подготовительных соображений, которые были приведены выше, для меня ясно, что у нас гораздо меньше оснований от предположенных только возможностей, которые к тому же никогда в достаточной мере нельзя подтвердить, заключать к необходимому поведению совершеннейшего существа (каковое поведение обладает такими свойствами, что, повидимому, ограничивает в нем понятие величайшей гармонии), чем из познанной гармонии, в которой возможности вещей должны стоять к божественной природе, т. е. от того, что познается как наиболее подобающее этому существу,—заключать к возможности. Поэтому я буду предполагать, что в возможностях всех миров не может заключаться никаких таких отношений, которые содержали бы в себе основание для затруднения разумного выбора со стороны высшего существа; ибо именно это высшее существо содержит в себе последнее основание всякой такой возможности, в которой, следовательно, никогда не может быть открыто чего-либо другого кроме того, что находится в гармонии с ее первоисточником.Да и кроме того, это расширенное за пределы всего возможного и действительного понятие о божественном вседовлении представляет собой гораздо более правильное выражение, для того чтобы обозначать величайшее совершенство этого существа, чем понятие о бесконечном, которым обыкновенно пользуются. Ибо, как бы ни истолковывали это понятие, оно все же по своему подлинному значению имеет очевидным образом математический характер. Оно означает отношение одной величины к некоторой другой, как к мере, каковое отношение есть нечто большее, чем всякое число. Поэтому по подлинному смыслу слова божественное познание должно было бы называться бесконечным, поскольку оно, по сравнению его с каким-либо другим познанием, выдающим себя за таковое, стоит к нему в таком отношении, которое превосходит всякое возможное число. Если поэтому такое сравнение делает божественные определения однородными с определениями сотворенных вещей, чего на самом деле конечно утверждать нельзя, и кроме того не делает понятным именно того, чего хотят посредством него достигнуть, т. е. неизменное обладание всем совершенством, то в выражении вседовления, напротив, содержится объединенным все, что только вообще можно при этом мыслить. И тем не менее обозначение величественного совершенства божественного существа термином бесконечность прекрасно и имеет, собственно говоря, эстетический характер. Распространение значения понятия о бесконечном за пределы всякого понятия о числе волнует душу и, приводя ее в смущение, повергает ее в состояние изумления. То выражение, которое мы предлагаем, напротив, соответствует в большей мере требованиям логической правильности..