к оглавлению

Эйнштейн - главный миф 20-го века

я Потому что я — еврейский святой”.

Известно, что идеологической основой сионизма явля ется иудаизм. Сионистские убеждения “святого” “воз никли не на пустом месте. Эйнштейн с ранних лет пре красно знал, судьбу какого народа он разделяет. Когда

в 1901 году еще молодым человеком он думал о препо давательской работе, то писал, что, по его убежде нию, антисемитизм, распространенный в немецкоязычных странах, окажется для него одним из основных препят ствий” (выделено мной. — В.Б.).

В детстве Эйнштейн так проникся религией, что отка зывался есть свинину, а в одиннадцать лет слагал гимны Господу и пел их на улице. В письме 1920 года он пишет, что школа была достаточно либеральной и, как еврей, он не подвергался никакой дискриминации со стороны учите лей. Потом он скажет, что до конца осознал свою принад лежность к евреям только после Первой мировой войны, когда его вовлекли в сионистское движение. Тогда его вовлекли в движение, то есть, сделав из вестным, стремились эту известность максимально исполь зовать. Но вся предыдущая его деятельность характеризо валась неизменной сионистской поддержкой всех его Действий, вовремя направляемыми к нему евреями или своевременно полученными рекомендациями.

В. Бояринцев

Тема антисемитизма пронизывает всю жизнь Эйн штейна. Что примечательно: если еврей получает на экза менах такие же оценки, как и не еврей, и оба не поступа ют, допустим, в высшее учебное заведение, то считает ся, что не еврей не поступил по причине собственной дурости, а еврей — по причине антисемитизма. То же са мое и при приеме на работу.

Рассказывают анекдот: один еврей встретил друго го — косого и кривого, не выговаривающего половину букв алфавита, идущего с конкурса телевизионных веду щих, и спросил, почему того не приняли. Ответ был про стой: “Потому, что евъей!”

По-видимому, уже в начальной школе Эйнштейн “впервые столкнулся с антисемитизмом, брызги анти семитизма ранили Эйнштейна не потому, что он был их жертвой, а потому, что они противоречили уже посе лившимся в его сознании идеалам разума и справед ливости. Во всяком случае, они не вызывали у Эйн штейна (ни в то время, ни позже) чувства национальной обособленности; напротив, они вкладывали в его душу зародыши интернациональной солидарности людей, преданных этим идеалам”[Ъ] (выделено мной. — В.Б.).

Эта интернациональная солидарность и развивалась у Эйнштейна в течение всей жизни и называлась просто сионизм. В “Карманной еврейской энциклопедии” отме чается: “.Антисемиты искажают значение и смысл сио низма, клеветнически пытаясь представить его как все мирный заговор евреев против человечества”. Характерный штрих — гений писал: “Командный героизм, пути оглупления, отвратительный дух национализма — как я ненавижу все это” (выделено мной. — В.Б.). И еще одно высказывание о национализме: “Национализм — разновидность детской болезни: это корь человечества”. Национализм Эйнштейн ненавидел тогда, когда речь шла о нееврейском национализме. Но вот что он писал о еврейском национализме: “Именно национализм ставит целью не власть, но благородство и цельность; если мы не жили среди нетерпимого, узколобого и дикого люда, я был бы первым, кто отверг бы принцип национализма во имя идеи о едином человечестве”. Следовательно, еврейский национализм — это защита от всего остального человечества, от “нетерпимого, узколобого и дикого люда”, или, как выразился один современный еврей: “Поступай с людьми так, как эти сволочи поступают с тобой”. В словах Эйнштейна четко просматривается “двой ной стандарт”, двойственный подход к одному и тому же явлению, характерный для иудаизма, или, другими словами: “Что позволено еврею, недопустимо для гоя”.

Вот характерный пример проявления у Эйнштейна ев рейского национализма: польский еврей Леопольд Ин фельд, обратившийся за помощью к нему, написал:'“Эйн штейн внимательно слушал. — Я охотно написал бы вам рекомендательное письмо в прусское министерство просвещения, но это ни к чему не приведет. — Поче му? — Потому что я дал уже очень много рекоменда ций. — Потом добавил тише, с усмешкой: — Они анти семиты. — Он на минутку задумался, шагая взад-впе ред по комнате. — То, что вы физик, упрощает дело. Я напишу несколько слов профессору Планку; его ре комендация значит больше, чем моя. Так будет лучше всего! — ...Наконец он нашел бумагу и набросал не сколько слов. Он сделал это, не зная, имею ли я хоть какое-нибудь представление о физике” (выде лено мной. — В.Б.).

Это, конечно, яркий пример проявления интернацио нализма и борьбы за чистоту науки! Добавим, что, по свидетельству Йоханнеса Виккерта, который свою диссертацию посвятил Эйнштейну, “мно гие студенты и ученые, особенно те, кому пришлось выехать из Германии “в связи с еврейским происхож дением”, стали обращаться к нему за советом и помо щью. Эйнштейн, несмотря на замкнутый характер его жизни, все же был открыт и доступен для людей, ищу щих поддержки. Рассказывают, что, когда в Институте Рентгена открылись вакансии и было множество же

В. Бояринцев лающих на место, почти каждый из соискателей предъ являл рекомендацию от Эйнштейна”[8].

Интересная история была связана с “Филиппом Гальс маном, двадцатидвухлетним евреем, отбывавшим де сятилетний срок заключения в австрийской тюрьме за убийство отца. Вся его семья была уверена в невинов ности Филиппа, а сестра — подросток Люба написала Эйнштейну, что единственной причиной вынесения при говора был антисемитизм, преобладающий в стране. Эйнштейн не сомневался, что австрийские присяжные вполне могли послать невинного еврея в тюрьму; ведь австрийцы принадлежали к числу наиболее рьяных ан тисемитов в Европе”[4].

На судебную машину Австрии было оказано колос сальное сионистское давление, к делу был привлечен и Фрейд, после чего Гальсману срок заключения был сокра щен до двух лет, и он был выпущен из тюрьмы с обяза тельством навсегда покинуть Австрию. П.Картер и Р.Хайфилд, описывая эпизод отказа Адле ра от профессорской должности в пользу Эйнштейна, от мечают, что будущие факультетские коллеги отметили свойственные Эйнштейну “.неприятные качества”, столь распространенные среди евреев. По их мнению, к таким свойствам относились “назойливость, наглость и тор гашеское отношение к академическим должно стям”. К счастью для него, сотрудники факультета все же сочли “недостойным превращать бытовой антисемитизм в кадровую политику” (выделено мной. — В.Б.). В период работы Эйнштейна в Праге его биографы отмечают, что антисемитизм был давно распространен среди чехов и он с Милевой не мог вписаться в общество этого многонационального города.

В действительности же Милева “не имела желания “вписываться” в круг профессорских жен... потому, что они не скрывали своего пренебрежительного отно шения к славянским народам (а Милева была сербиян кой)...”.

“Пребывание в Праге оказалось полезным для Эйн штейна... Группа горожан иудейского происхождения оказывала здесь поддержку развитию искусства, лиге 79 ратуры, философии. Они были близки международно му сионизму — своего рода иудейскому национализму. И хотя в то время их вождю Хуго Бергману, несмотря на то, что он вел с Эйнштейном продолжительные бе седы, не удалось привлечь его к сионизму, позднее Эйнштейн страстно вступился за своих еврейских со братьев”.

“Первые впечатления Эйнштейна о чехах сводились к тому, что у них очень хорошая кухня и они достаточно обходительны. Однако уже через несколько месяцев он сетует, что они враждебно настроены по отношению к окружающим и лишены гуманизма. Они “бездушны и недоброжелательны к своим собратьям”, — писал Эйнштейн”. Эйнштейн шутил: “Чем грязнее нация, тем она вы носливее”.

Интересно, что абсолютно все биографы отмечают, мягко говоря, крайнюю неряшливость гения всех времен и одного народа, поэтому здесь следовало бы сказать: “Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала”. Вот одно из свидетельств: “В общем, он выглядел примерно так же, как и его комната — очень неопрят ный джентльмен, у которого волосы торчали во все сто роны. На нем был галстук, но одетый лицевой сторо ной вниз. Огромная копна седых волос, а вся одежда спереди усеяна крошками и пятнами от еды. С виду он показался мне похожим на неопрятного Марка Твена. Он был в высшей степени необычным, не похожим ни на одного из тех, кого я раньше встречала, и с очень высоким голосом, почти как у женщины — ну совсем необычным”[4].

Эйнштейн всегда одевался так небрежно, что, когда однажды он прибыл в роскошный отель, швейцар принял его за монтера, вызванного для ремонта электропровод ки. Любимым же анекдотом его пражского периода был: “Двое немецких профессоров видят, что уличная вы веска над тротуаром покосилась и вот-вот упадет. “Ну, это ничего, — говорит один из них. — Надо надеяться, свалится на голову какому-нибудь чеху”.

В пражский период описывается такой пример “про явления антисемитизма” в отношении к нему: официаль ные лица в Праге отнеслись к Эйнштейну подозрительно, когда он сказал, что не исповедует никакой религии, и сразу же успокоились, когда он “с подобающей торжественностью объявил себя иудеем” (выделено мной. — В.В.).

С началом Первой мировой войны Эйнштейн проявил себя как активный пацифист, готовый идти наперекор об щественному мнению, войну поддерживающему. Он и не сколько его единомышленников подписали “Манифест к европейцам”, содержавший призывы к международному сотрудничеству, он вступил в партию пацифистов. Но и здесь проявилась его замечательная привычка умение заметать следы: публично осуждая войну и милита ризм, он продолжал получать финансовую поддержку от самых настоящих милитаристов, он не прерывал и друже ских отношений с коллегами, в том числе с Габером и

Нернстом, разрабатывавшими химическое оружие. Война оставалась для него делом далеким. Весной 1915 года, когда Германия впервые применила отравляю щие газы и на Восточном фронте погибли тысячи людей, пацифист Эйнштейн похвалялся своей “сознательной не вовлеченностью” в войну и говорил, что и в этот мрач ный период истории можно жить в довольстве и уюте, глядя на остальное человечество, как служитель сума сшедшего дома смотрит на душевнобольных. Вот истинное проявление еврейской честности и прин ципиальности, когда для поддержания собственного авто ритета на людях делается одно, а в жизни — совершенно противоположное!

Но, видимо, шила в мешке не утаишь, и в 1920 году, по замечанию его биографов, Эйнштейна “начали тра вить, против него объединились антисемиты, научные противники и люди, не принимающие его пацифиз ма” (выделено мной. — В.Б.).

Утрату лидирующего положения в науке Эйнштейн компенсировал все более активным участием в общест венной жизни, в сионистском движении, которое в это время в Берлине возглавлял Курт Блюменфельд. Позна 81 комившись с ним, Эйнштейн неоднократно выступал как сторонник сионизма.

Немецким профессорам как иудейского, так и неиу дейского происхождения такое поведение было непонят но. “В научных кругах считалось аксиомой, что наука и политика должны быть разделены, а потому согласно правилам хорошего тона там предпочитали не обсуж дать “повседневные вопросы...”[8].

Однако вся жизнь и деятельность Эйнштейна явились свидетельством того, что, если заниматься “повседневны ми вопросами” под покровительством такого мощного движения, каким является сионистское, можно достичь чрезвычайно высоких результатов.

В 1921 году Эйнштейн вместе с Хаимом Вейцманом, будущим первым президентом Израиля, отправился в лек ционное турне по Америке с целью сбора средств для еврейского университета в Палестине, который стал бы культурным центром еврейского народа. Двумя годами позже он посетил Палестину и стал первым почетным гра жданином Тель-Авива.

“Когда Эйнштейн... официально приветствовал ис полнительный совет сионистской организации Палести ны, он принес извинения за неумение говорить на ив рите, сказав, что его мозг не приспособлен для этого языка”[4].

Вот что сказал Эйнштейн о Палестине: “Палестина это прежде всего не место сбора для евреев Восточной Европы, но воплощение возрождающегося духовного единения всей еврейской нации”.

Эйнштейну же принадлежат и слова о роли евреев в развитии человечества: “Сегодня каждый еврей сознает, что быть евреем — значит нести серьезную ответствен ность не только за свою общину, но также за все чело вечество”[13].

Вот еще одно его высказывание о роли евреев: “Тяга к знаниям ради знаний, чуть ли не фанатическая лю бовь к справедливости, стремление к личной независи мости — вот черты еврейской традиции, которая выну ждает меня благодарить Господа за принадлежность к этому народу”. Но в то же время он считал, что “вооб

ражение важнее знаний”[\4].

На приеме в еврейской школе городка Лемель Эйн штейн сказал: “Сегодня — величайший день в моей жизни. Наступила великая эпоха, эпоха освобождения еврейской души; это было достигнуто сионистским дви жением, так что теперь никто в мире не способен унич тожить достигнутое”. И, наконец, кульминационным мо ментом двенадцатидневного пребывания в Палестине ста ла речь на горе Скопус в Иерусалиме — месте, где в бу дущем открылся Еврейский университет.

“Наши братья по расе в Палестине заворожили ме ня как фермеры, рабочие и граждане”, — написал он Соловину, который по-прежнему жил в Париже. В Пале стине же Эйнштейн сказал, что смотрит с оптимизмом на будущее евреев именно здесь, но присоединяться к ним не хочет, так как это отрезало бы все его связи с Европой, где он был свободен. “В Палестине же ему всегда при шлось бы оставаться узником — эдакой гордостью и декоративным украшением”[4].

Посадив дерево на горе Кармель, Эйнштейн посетил среднюю школу и технический колледж Хайфы. Его вы сказывание, относящееся к 1923 году: “Собирайте боль ше денег”. А вот высказывание, адресованное Хаиму Вейцману: “Трудности велики, но настроение уверен ное, и работа идет такая, которой можно только пора жаться”.

Эйнштейн как-то написал Бессо, который собирался посетить Иерусалим: “Наши евреи много делают и, как обычно, все время ссорятся. И это дает мне массу ра боты, потому что, как ты знаешь, они считают меня чем-то вроде еврейского святого”. В то же время Эйн штейн помог основать организацию под названием “Ассо циация друзей новой России”. Д. Марьянов пишет, что особенно сильное впечатление на Эйнштейна произвело искоренение в советской России проституции. Сам же Эйнштейн никогда не намеревался посетить Россию. И хотя, по мнению биографов, Эйнштейн хорошо от носился к России, но своих соплеменников любил боль ше, а потому просил министра финансов Германии Ру дольфа Гильфердинга предоставить политическое убежи ще Л.Троцкому, изгнанному из СССР.

С другой стороны, к Эйнштейну как-то обратился гла ва философского факультета Нью-Йоркского универси тета Сидни Хук с просьбой поддержать международное расследование судебных процессов в Советском Союзе в 1937—1938 годах, обвиняемыми на которых были евреи. Он ответил отказом: “Я не полицейский”.

Выше уже говорилось о стандартной позиции пред ставителей еврейского народа: если что-то идет не так, как им хотелось бы, если возникают какие-то трудности, то это происходит обязательно по вине антисемитов. Ана логичная история произошла с Эйнштейном в 1929 году, когда из-за бюрократических трудностей власти не смог ли подарить ему обещанный дом, но выделили земель ный участок.

А дело было так: берлинский бургомистр подарил Эйнштейну дом, который оказался обитаемым. Чиновни ки проглядели долгосрочный арендный договор, который заключили с властями города жильцы. В качестве замените ля этого подарка Эйнштейну было предложено самому вы брать земельный участок, а город должен был купить эту землю для него. Дело затянулось, и Эйнштейн написал бургомистру: “Человеческая жизнь очень коротка, а власти действуют весьма медленно...”

Такое промедление, характерное для государства с развитой бюрократией, было воспринято Эйнштейном как унижение со стороны экстремистов с их “реакционными и антисемитскими настроениями”. От земельного участка он отказался, купил участок земли и построил дом, как отмечают его биографы, за собственные деньги. “Антисе миты” так обидели ученого мировой величины, что он предпочел построить дом за собственные деньги! В 1928 году в доме Эйнштейна появилась Элен Дюкас. Во время своего второго визита в Пасадену (США) Эйнштейн общался с Авраамом Флекснером, который по сле получения от еврейских филантропов пяти миллионов долларов планировал создать новый научно-исследова тельский центр.

84 В. Бояринцев “История сионизма”[12] не пишет о поддержке Эйн штейна сионистским движением, а только о его участии в нем: “Среди лидеров немецкого сионизма... был Курт Блуменфельд... благодаря которому сионистское дви жение получило поддержку таких знаменитых людей, находящихся вне орбиты сионизма, как Альберт Эйн штейн. Блуменфельд был секретарем немецкой феде рации с 1909 по 1911 год, позже — секретарем всемир ной организации, а с 1924 года — президентом ее не мецкого филиала”.

Насколько Эйнштейн находился “вне орбиты сиониз ма”, будет видно из дальнейшего изложения, но ясно од но: до поры до времени факт поддержки сионистским дви жением своего ставленника в науке тщательно скрывался. Но наступил момент, когда надо было платить по счетам, и тогда Эйнштейн стал открыто участвовать в сионистском движении среди его руководителей.

В 1929 году, в Цюрихе, Эйнштейн участвовал в работе сионистского конгресса. В этот период он встретился с Милевой и сыном Эдуардом.

В августе 1929 года состоялось учредительное собра ние совета Еврейского агентства, создания которого не сколько лет добивался Вейцман, и только в этом году, за ручившись поддержкой сионистских организаций США, оно было создано для того, чтобы стать представитель ным органом всего еврейского народа.

“...Как только лидеры американских евреев одоб рили сионистское предприятие, дорога к цели была от крыта. И вместе с Леоном Блюмом, Альбертом Эйн штейном, Гербером Сэмюэлом, Льюисом Маршаллом, Феликсом Варбургом, Сайрусом Адлером и Ли К. Френ келем Вейцман появился в президиуме учредительного собрания Еврейского агентства. Было решено, что прези дентом агентства автоматически является президент Всемирной сионистской организации...”[12] (выделено мной. — В.Б.).

Помните вопрос: “Чем пожилой еврей занимается но чью в постели?” Ответ простой: “Сионизмом”. К началу сороковых годов относится дискуссия по па лестинской проблеме Эйнштейна (совместно с историком Эрихом Калером) с видным американским историком Филиппом Хитти. Последний утверждал, что арабы явля ются потомками древних ханаанян, которые владели этими землями до евреев, что Иерусалим является для них третьим святым городом, по направлению к которому древние ара бы били поклоны, когда молились. Он также заявлял, что земля эта дана им Аллахом в результате джихада — свя щенной войны.

Эйнштейн с Калером писали, что для арабов Иеруса лим является только третьим святым городом, а для евре ев — “первым и единственным святым городом, а Пале стина — местом, где разворачивается их первоначальная история, их священная история... Говоря о еврейской Палестине, мы хотим способствовать созданию там убежища, где преследуемые люди смогут найти безо пасность и мир, а также обрести неоспоримое право жить при тех законах и том порядке, который они сами учредили”.

Эйнштейн и Калер соглашались с профессором Хит ти, что “среди евреев также есть свои твердолобые и свои террористы... Но если какие-либо арабы не по желают оставаться в еврейском государстве, им будут предоставлены все средства, чтобы перебраться в од ну из многочисленных и обширных арабских стран”.

В обычной, житейской ситуации это означает: “Мне нравится твой дом, и я буду в нем жить. Если же ты “поче му-то” не согласен, я дам тебе денег, чтобы ты мог убрать ся вон!” Поэтому совершенно закономерно, что Эйнштейн получил письмо, где его обвиняли в национализме. А как же “отвратительный дух национализма”, кото рый он так ненавидел?

Такая позиция Эйнштейна явилась основой для перехо да его к предложению о мировом правительстве, с чем он и выступил после Второй мировой войны (в 1947 году), написав открытое письмо в Организацию Объединенных Наций, где призывал к созданию такового.

назад вперед

к оглавлению